Ещё раз повторю: для меня, как и для множества пермяков, важнейшее событие нынешнего года, безусловно, — столетие нашего университета. А моё поколение студентов и выпускников ПГУ — плюс-минус пятилетка — особенное, равно как и особенным было время нашей молодости. Мы — младшие дети и внуки «оттепели», последние из «шестидесятников». Для нас обвинительный приговор сталинизму — окончательный, но мы же и одновременно романтизировали революцию, Гражданскую войну и, в конечном счёте, более чем на двадцать лет продлили жизнь официальной советской идеологии. Так и живём: с ненавистью к тоталитаризму в голове и с «Бригантиной» в сердце. Это — с точки зрения торопливой истории.
А на самом деле наша студенческая юность пришлась на лучшее время, какое только было в нашей стране в прошлом веке, не говоря о нынешнем. Ни до, ни после 1960-х годов мы всенародно не были так счастливы. У нас было всё: Гагарин, новые отдельные квартиры для наших семей, возможность прожить в студенческой общаге коммуной на стипешку, плацкарт за 25–30 рублей до Москвы или Ленинграда и обратно и счастье выстоять ночь за билетами в «Таганку» или БДТ. Была и возможность повкалывать в стройотряде месяц за 400–500 рублей, а потом ещё месяц жариться на солнце в Крыму или на Кавказе, платя за койку рубль в сутки. И уверяю вас: у нас всё было включено.
Мы объедались изумительными книгами, передавали из рук в руки номера литературных журналов и порой лекции по психологии или матанализу превращались в диспут о «Мастере и Маргарите» или «Улитке на склоне», и наши преподы получали от этих несанкционированных учебным планом тем удовольствия не меньше, чем мы.
В городе были особые точки притяжения, общения интеллигенции. Прежде всего, оперный театр и особая в нём программа — симфонический сезон. Он начинался в первый понедельник октября и первый понедельник каждого месяца в театре проходили симфонические концерты из двух отделений: симфонический оркестр и звезда-соло. В день начала сезона традиционно исполнялась шестая симфония Чайковского. Мы с галёрки смотрели, как партер наполняется пермской профессурой, и в антракте стремились попасться им на глаза. Прямо скажу: зарабатывали очки, но с таким удовольствием!
Мы пересекались с нашими преподавателями и на концертах в Доме политпросвещения, где сегодня, на Сибирской, — часть Дворца творчества юных. В зале этого дома очень хорошая акустика. И, кстати, о театрах: высшим пилотажем было попасть даже не на премьеру, а на генеральную репетицию. Это действо порождало особую демократическую атмосферу; студенткам можно было позволить себе прийти в этот день в театр в брюках, а профессорам — без галстуков.
И на выставках мы тоже перемешивались с нашими учителями. А главное, мы перемещались из вуза в вуз: мы ходили в пединститут на лекции по психологии профессора Мерлина, в политех — к профессору Файнбургу. «Политехи» приходили к профессору Григорьеву послушать про историю философии к нам в ПГУ или к доценту Корчагину на занятия по формальной логике, а мы ходили в ППИ послушать удивительные лекции природного философа профессора Кайдалова.
Ещё был кинолекторий на базе Дома культуры работников госторговли — там, где сегодня театр «У моста». В этом доме в годы моей молодости можно было увидеть кинофильмы Тарковского, Феллини, Антониони, Вайды, Бергмана, Куросавы. Такой возможности нигде в иных провинциальных городах не было, разве что в столицах, по особым приглашениям совершенно очевидных специалистов по культурологии и искусствоведению. Надо сказать, что и наши, пермские «искусствоведы в штатском» с ул. 25-го Октября были во всех тех тусовках ну точно не только по службе. У них тоже изначально было очень хорошее университетское образование. Пермь была особо интеллигентным городом, и блистательные наши технари дополнительно добавляли интеллигентности городу.
А уровень гуманитарного образования кафедральных врачей пермского медицинского института — это вообще особая тема. Мне посчастливилось быть знакомой со столпами нашей медицинской науки во главе с академиком Вагнером и дружить с поколением врачей, к которому относился профессор Суханов. Они не просто врачи, они — философы медицины, которые воспринимали каждого человека не как комплекс диагнозов, а как уникальную социобиологическую сущность, конгруэнтную только самой себе. «Человек приоритетен по отношению ко всем социальным институтам, включая самое государство», — эту формулировку из Декларации прав человека я впервые в жизни прочитала в кабинете Евгения Антоновича Вагнера в 1984 году, когда большинство из нас ещё толком ничего об этой декларации не знали.
И никакими словесными кружевами не скрыть простой факт: врач-к.м.н. в поликлинике получает 12–15 тыс. рублей, санитарка — 10, а девушки без всякого образования, продающие клубные карты в хорошие фитнес-клубы, — до 120 тыс. рублей в месяц.
И вообще, я хотела порассуждать о Дне единства. Но вот вчера позвонила одной из самых любимых преподавательниц университета, поговорить, вспомнить о юбилее ПГУ. Ей, дай бог здоровья, 80 лет, но она дважды в неделю в универе читает лекции. В общем, оказалось, она на юбилейных торжествах не была: сильно заболела спина. А тюбик геля стоит 470 рублей. Это — невозможная цена лекарства для преподавателя, который отдал университету, а следовательно, России, более полувека жизни.
Мы что, на полном серьёзе надеемся выйти из этого кризиса?..
Материал газеты «Пермская трибуна»
