Экономист Сергей Побываев, который прибыл в Пермь на конгресс учёных-экономистов, организованный ПГНИУ, рассказал «Пермской трибуне» о непобедимости «мартеновских печей» даже перед лицом кризиса.
— Как вы можете охарактеризовать структуру российской экономики?
— Российская экономика — по большей мере это механизм перераспределения нефтегазовых денег, а не механизм создания новых стоимостей. Никаких решительных действий со стороны властей, чтобы избавиться от жёсткой зависимости от углеводородов, не предпринимается, несмотря на постоянные сетования по этому поводу. И если конъюнктура цен на нефть не изменится, то дальше будет всё хуже. Похоже, ничего другого, кроме как добывать нефть и газ, мы пока не умеем. Чтобы преодолеть подобную ситуацию, необходимо понять, что всякий результат зависит от работы. Но пока, видимо, до мозга и печени это понимание не дошло, и когда оно случится — тоже непонятно. Если не хватает разума и политической воли заняться промышленной политикой, то можно обратить внимание на наши природные и исторические богатства. При этом, заметьте, в отличие от нефти и газа — это воспроизводимый ресурс.
Развивать эти направления можно синхронно с промышленностью. Например, когда Рокфеллер приезжал в Суздаль, он сказал: «Дайте мне этот город на два года, и я удвою своё состояние». Другой пример — Турция. Они смогли распахать болота на побережьях своих морей, взять строительные проекты гостиниц японцев и англичан и теперь на равных конкурировать в сфере пляжного туризма с теми же Грецией и Италией. До нас пока это не доходит.
— А когда дойдёт?
— Вообще есть старая японская сказка про лентяя. Человек нашёл горшочек, в котором была его лень. Он отнёс горшок с содержимым домой, бездельничал, и лень выросла до таких размеров, что угрожала сломать его дом. На четвёртый день человек начал работать, и лень стала уменьшаться. Я не могу спрогнозировать поведение бездельника. Это субъективная вещь: захочет наше правительство работать или нет.
— Что бы вы посоветовали этому бездельнику?
— В первую очередь необходимо определиться, возрождаем мы СССР или создаём капитализм по образцу успешных стран. В случае выбора второго варианта необходимо обзавестись необходимой капиталистической инфраструктурой, прежде всего финансовой. Второе, что особенно важно на этапе догоняющего развития, — это создание площадки для согласования интересов крупного бизнеса и государства. Например, как Кэйданрэн в Японии, где крупнейшие промышленники вместе тусуются с чиновниками и вырабатывают общие решения. Заметьте — именно вырабатывают, идёт процесс конкуренции и взаимодополнения аналитических структур государства и крупных корпораций. Кроме того, сегодня есть огромная инерция сложившейся системы управления. Понятно, что тем, кто наверху, хорошо. На круизное судно они себе всегда заработают даже независимо от цен на нефть.
— Может ли промышленность стать локомотивом развития российской экономики?
— Вряд ли локомотивом может стать что-то другое. Хотя по итогам 2011 года в США нефтегазовые доходы, если не ошибаюсь, достигли 171,3 млрд долларов, а оборот отрасли охоты, рыбалки и экологического туризма составил 145 млрд долларов. Правда, объём промышленного производства достиг 1,86 трлн долларов.
Самое интересное, что проблема промышленности у нас лежит за пределами собственно промышленности. В условиях СССР было понятно, кто принимает решения о том, как развивать ту или иную отрасль. Сегодня подобного нет. Для того чтобы принять решение о стратегии, необходимы аналитические мощности. В развитых странах этим занимаются банки и другие финансовые институты, которые самостоятельно определяют, в какие области реального сектора вкладывать собственные средства. Наши банки в плане их кредитного управления, определения направлений собственных инвестиций выглядят весьма плачевно.
— Недавно был принят закон о промышленной политике. Меняет ли он «правила игры» для промышленных предприятий в новых экономических условиях?
— Начну издалека. Во время моей работы в администрации президента (1994 год. — прим. ред.) там сложилась группа экономистов, прагматически мыслящих, которым особо не было дела до идеологии, их волновало реальное положение национальной экономики. Внутри неё началась дискуссия о необходимости разработки промышленной политики в надежде, что это поможет сохранить ряд предприятий. Тогда нам сказали, что промышленная политика — это антихрист в условиях неолиберального подхода, который сводился к тезису: «рынок сам всё расставит по своим местам». Но, как я тогда заметил, это противоречит основным принципам либерализма. В классической либеральной модели государство — «ночной сторож». Когда всё работает нормально — оно спит, но в случае ухудшения ситуации государство начинает вмешиваться. В нашей ситуации получилось, что дом горит, а ночной сторож дрыхнет пьяненький.
Тогда из идеи разработать государственную промышленную политику ничего не вышло. И когда в ноябре этого года начались первые публичные обсуждения нового законопроекта, то общее мнение было таково, что наконец-то он вообще появится. Хотя, по правде, он никуда не годится. Этот закон совершенно не прописывает приоритеты промышленного развития и кем они должны определяться. Как должны согласовываться инициативы, идущие от государства и от бизнеса, каков механизм финансирования тех или иных промышленных стратегий и масса прочих, оставшихся вне поля регулирования вопросов.
— Какие базовые вопросы промышленной политики не нашли отражения в данном законе?
— Давайте сначала назовём эти базовые параметры. Во-первых, это система финансирования развития промышленности. Система выработки приоритетов как в сфере бизнеса, так и государства. Порядок согласования решений бизнеса и государства в области промышленной политики, а также порядок их реализации.
Кроме того, сама промышленная политика может быть селективной (вертикальной, когда выбираются отдельные направления для поддержки) и горизонтальной (когда создаются условия, одинаковые для всех отраслей). В законе нет соотношения между двумя этими видами регулирования промышленности. Поэтому возникает ощущение, что этот закон написан людьми, которые не сильно разбираются в данной сфере и разработан лишь «для галочки».
— То есть закон вообще не следовало принимать в таком виде?
— Я считаю: хорошо, что федеральный закон о промышленной политике наконец принят. Теперь на его базе можно начать хоть какое-то обсуждение промышленной политики страны. Но, по-хорошему, его нужно взять и переписать с первой по последней строчки.
— Способны ли российские предприятия полностью заменить западную продукцию внутри страны?
— При Сталине было точно так же, только еще хуже. Тогда тоже стоял вопрос о том, где взять собственные автомобили, самолёты, станки и т.д. Но в итоге всё это появилось. Для начала, повторюсь, нужно определиться, что у нас за политический строй.
— Инновации обязательно создаются в условиях кризиса?
— Не обязательно. Они создаются в условиях определённой интеллектуальной среды. С этим у нас тоже проблемы. В отличие от США, которые имеют технологическое преимущество не потому, что у них люди с другой биологией или из другого мяса. Просто на эту страну приходится до 60 % всех мировых фундаментальных исследований.
Мой однокурсник, экономист и политик Сергей Глазьев очень подробно исследовал период энергетического кризиса 1970-х годов и краха Бреттон-Вудской международной валютной системы. Если коротко и «на пальцах», то в развитых странах к этому времени был серьёзный научно-технический задел. Выяснилось, что денег на финансирование всех направлений научно-технического развития не хватает, и американцы решили отказаться от золотовалютного обеспечения доллара, что позволило с помощью необеспеченных денег профинансировать инновации по различным направлениям. В итоге появилось огромное количество совершенно новых товаров, которые «связали» необеспеченную денежную массу, и все оказались довольны.
Кстати, последний мировой финансовый кризис тоже, на мой взгляд, имеет отношение к стимулированию инноваций. Конечно, правительство США не могло не заметить триллионных финансовых пузырей, и вожжи в отношении денежной массы отпустили в расчёте на то, что инновации возникнут сами собой, экономика сама начнёт их продуцировать. И новые товары снова свяжут массу пустых денег. Но так не получилось, деньги не заработали в направлении создания новых товаров в отличие от периода 1970-х годов, а ушли на рынок спекуляций недвижимостью, что породило мировой финансовый кризис. Во многом это связано с усложнением экономического пространства и с тем, что заделы фундаментальной науки оказались во многом исчерпаны. Но, тем не менее, они есть, однако реализовать их «автоматически» не удастся. Нужна определённая структуризация. План промышленного возрождения Америки, озвученный президентом Обамой в феврале 2013 года, во многом построен на докладе Массачусетского технологического института о перспективах развития промышленности. В нём говорится о новых типах институтов (как государственных, так и негосударственных), которые бы сводили инновационную идею и интересы различных групп. Думаю, американцы готовятся к новому впрыску денег, но уже в структурированную бизнес-среду, через уже существующие центры развития, а не в хаос, как было в 2008 году.
— Какие предприятия будут чувствовать себя лучше всего в нынешних условиях?
— Скорее всего, в выигрыше останутся те, кто ближе к госкормушке. Кто нашёл способ получить определённые льготы, дополнительное финансирование, госзаказы и т.д. Но это опасная ситуация. То, что не может существовать в рынке, можно субсидировать, но на основе жёстких условий и очень недолго. Но когда то или иное предприятие подсаживается на иглу прямого финансирования, то оно в итоге превращается в наркомана.
— Промышленники сами должны прийти к пониманию необходимости импортозамещения?
— Нужны совместные усилия государства и промышленности. С одной стороны, находиться в условиях догоняющего развития проще, ведь при этом можно будет заимствовать самое передовое. Хотя у нас всё иначе. Казалось бы, бери лучшее и внедряй. Нет смысла строить архаичные мартеновские плавильные печи при запуске нового металлургического производства. Но вот пример из жизни. В 1983 году в СССР посчитали, что эти самые печи абсолютно неэффективны и их использование приводит к колоссальным ресурсозатратам. Поэтому от них нужно просто избавляться. Но министр черной металлургии того времени, ударив кулаком по столу, заявил, что сам является «мартенщиком» и пока он жив, печи останутся. В итоге тот министр давно умер, а «мартены» до сих пор горят.
Справка:
Сергей Побываев — кандидат экономических наук, ведущий аналитик Администрации Президента (1993–1994). Начальник отдела инвестиционных проектов КРЕДО БАНКА (1994–1996). Координатор финансовых проектов в России, Московский офис Всемирного банка (1997–1998). Главный эксперт, начальник отдела взаимодействия с международными финансовыми организациями, АРКО (1999–2003). Начальник информационно-аналитического управления Российской партии жизни.
