Руководитель отдела научных исследований PERMM, профессор ПГНИУ Галина Янковская рассказала «Пермской трибуне» о мозаичном обществе, которое живёт в разных культурных мирах, об усиливающемся желании власти контролировать и влиять на художественный процесс, а также новой актуальности Салтыкова-Щедрина.
— Галина Александровна, как вы считаете, можно ли говорить о том, что мы переживаем новый этап варваризации общества, что культурные люди «вымирают»?
— Это очень архаичная система координат. В ней предполагается, что есть один вектор развития: дикость-варварство-цивилизация. Современная культура в такой линейной логике не развивается. К тому же она не бывает в единственном числе. Культура состоит из разных потоков, это всегда множественное число.
— На ваш взгляд, у общества есть запрос на образованность, культурную просвещённость?
— У нас фантастически мозаичное, многоукладное общество. У разных сегментов этой мозаики свои запросы. При этом общество ещё и очень иерархичное, и у каждого уровня — свои ожидания. Мы живём во времена множества культурных миров, чьи орбиты не пересекаются.
С одной стороны, есть очевидный запрос на простые ответы на сложные вопросы. И, к сожалению, мы являемся свидетелями того, что попытки дать эти простые ответы идут не столько от экспертов, сколько от власти — политической, экономической, академической. Потому что это простая схема — понятный механизм манипуляции. С другой стороны, наше общество переобразовано, и в нём есть запрос на фундаментальные знания, на иную картинку реальности, кроме той, которая предлагается в мейнстриме. Ощущается голод по системному знанию, по «большим рассказам», интересным, сложным объяснительным моделям мира. Успех интернет-проекта «Арзамас» — одно из подтверждений тому.
— То есть нужно прийти к тому, чтобы эти круги, культурные миры пересекались?
— Важно, чтобы были точки пересечения смыслов, появлялись моменты, вопросы, по которым возникает согласие. Появилась такая сеть общих значений, которая создаёт большие воображаемые сообщества и социум в целом.
— Можно ли говорить о том, что государство в последнее время «взялось» за культурную политику, что усиливается цензура в сфере искусства?
— Чтобы ответить на этот вопрос, надо договориться о терминах. Если имеется в виду специальное учреждение (Главлит или Главрепертком), которое существовало в Советском Союзе, куда люди сдавали тексты для предварительного просмотра, то такого учреждения, конечно, нет. Если под цензурой мы понимаем стремление контролировать и самое главное — влиять на художественный процесс, то да, к сожалению, пространство таких амбиций со стороны власти расширяется.
— По вашему мнению, как давно и в связи с чем это произошло?
— Здесь нет простого ответа. Я думаю, это связано с тем, что мы вернулись к мобилизационному типу развития. Мобилизация — эффективный механизм, особенно популярный в ХХ веке, который помогает консолидировать общество, устранить риски инакомыслия. Любые действия или образы, которые выпадают из этой мобилизационной стратегии, ослабляют её и тем самым порождают ответную реакцию.
— При этом есть ощущение, что цензура не только навязывается «сверху», но и подкрепляется «снизу». Например, последний случай с граффити распятого Гагарина. Часть общества сама выполнила функцию цензурирования, заявив, что надо убрать рисунок. Как вы оцениваете саму работу и последовавшую реакцию?
— Я с симпатией отношусь к автору, меня никак не раздражает сама идея такого художественного высказывания. При этом у меня есть вопросы к её концептуальной проработке. Я не отношусь к тем, кто считает этот образ очень удачным, глубоким. Но я также не отношусь к тем, кто считает себя оскорблённым или уязвлённым. На мой взгляд, столь бурный резонанс эта история вызвала потому, что художественный жест и соцсети — вот то узкое пространство, что сегодня остаётся человеку для гражданского критического высказывания.
Да, есть часть общества, которая заявила, что оскорблена работой. Но есть ведь и часть общества, которая оскорблена её запретом. Их точка зрения тоже должна быть услышана. У нас любят говорить, что раз уж театр или музей существуют на деньги государственного бюджета, то нужно прислушиваться к мнению части зрителей, которые высказывают возмущение по поводу спектакля или выставки. Но при этом забывают, что есть другая группа людей, которая тоже является добросовестными налогоплательщиками, которая тоже вложилась в этот бюджет, и этот спектакль, эту выставку поддерживает. В нашем обществе очень повысился градус демагогии. И это более серьёзная проблема, чем та «варваризация», о которой вы сказали в самом начале. Потому что демагогия смазывает картину реальности, создаёт абсолютно иллюзорные миры.
— Можно ли считать демагогию признаком нашего времени?
— Да. Мне кажется, общество расколото по очень многим позициям, люди легко поддаются манипуляциям, именно потому, что они выброшены из процесса принятия решений, лишены возможности реального политического или жизненного выбора. Демагогические образы задают ложные смыслы, которые позволяют примириться с окружающим миром.
— Какую роль культура может играть в том, чтобы противостоять этому демагогическому мышлению?
— Очень многое зависит от тех, кого принято называть лидерами мнений, интеллектуалами, людьми, которые в силу образования, профессии обладают чуть большей информацией, опытом. Демагоги рекрутируются из этой среды. Для них всегда есть соблазн прогнуться под изменчивый мир. Всегда есть искушение чуть-чуть пониже опустить планку профессиональных требований, чуть иначе взглянуть на свои этические принципы, прикрыть глаза на слова и действия, на которые какое-то время тому назад ты бы обязательно отреагировал, промолчать или подписать петицию, с которой ты не согласен, но зачем-то проявляешь корпоративную солидарность. Сейчас система отстроена таким образом, что порой личная позиция имеет гораздо большее значение, чем большие социальные институции.
— У вас нет ощущения, что чиновники от культуры, зачастую не являясь лидерами мнений, пытаются им даже противостоять?
— Чиновники очень редко относятся к лидерам мнений, но они тоже бывают разными. Среди них есть блестящие профессионалы, очень творческие личности. Скажу о тех, кто сейчас «в запасе». Например, Александр Протасевич, который был замминистра культуры Пермского края и придумал не только фестиваль «Джазлихорадка», но и уникальный проект «Пермский край — территория культуры». Мне кажется, самое сложное для всей системы культуры заключается в том, что произошёл глобальный консервативный поворот. И в России, и во многих других странах. Традиционалистская политика, которая осуществляется сейчас в нашей стране, сопровождается каким-то необъяснимым административным рвением и стремлением превратить сферу культуры в хорошо работающий бюрократический механизм, фабрику бумаг. Мы очень часто сталкиваемся с имитацией деятельности, отсутствием стратегических целей.
— Каким образом в эту схему вписывается пропаганда?
— Пропаганда — это инструментализация культуры и искусства. Когда они не являются самодостаточной ценностью, когда их используют функционально для решения вполне конкретных задач. Это грубый, прямолинейный способ воздействия на человека, от которого он достаточно быстро устаёт.
— Последние показательные события — отставка Сергея Капкова, смена директора Новосибирского оперного театра — это всё части новой культурной политики?
— Наверное, у этих решений много причин, Но одна из них — фобии, которые есть у власти. Желание упредить то, угрозы чему ещё даже не существует. Это опасения роста конфликтных настроений, страхи тотального отчуждения, например, такой важной группы общества, как молодёжь. Такое впечатление, что Салтыков-Щедрин становится всё более и более актуальным. Огромная часть людей живёт по его формуле: «Давайте будем годить». Отсидимся, не будем действовать, отмолчимся. Для многих это жизненная стратегия. Много у него интересных суждений. Вот еще одно: «Что-то стали много говорить о патриотизме, наверное, проворовались».
— У вас нет ощущения, что сейчас в Перми в сфере культуры планка занижается?
— Мне не нравится критерий «выше — ниже». Снижается интенсивность культурных событий, сокращается спектр возможностей как для мира искусств, так и для зрителя. К сожалению, в сфере культуры мы наблюдаем значительный отток сил. Очень много молодёжи, людей среднего возраста, которые просто сорвались и уехали. Миграция идёт не только за пределы края, но и за пределы страны. И образовавшийся пробел нельзя мгновенно восстановить. Кроме того, сокращаются площадки для высказываний. Многие ли СМИ готовы сегодня предоставить место для дискуссий о культурных процессах? Очевидно, что эта тема ушла на периферию. К тому же после организованных в прошлом году кампаний травли ряда деятелей культуры, высказывающих независимое мнение, многие «затворили уста», ушли во внутреннюю эмиграцию, стали молчащим меньшинством. В то же время есть немало тех, кто продолжает делать своё дело. Мне очень нравится позиция философа Василия Розанова: «Что делать? Что делать? Варить варенье». Надо делать своё дело, не посыпать голову пеплом. Быть сильнее обстоятельств. В этой связи, мне кажется, очень важно понять, какие риски были у нашего музея современного искусства. То, что он продолжает развиваться, сохранил свою аудиторию, востребован, показывает, что возможно если не всё, то многое.
— В программе музея PERMM
появилось много интерактивных мероприятий — лекции, мастер-классы, круглые столы. Это часть вашей стратегии развития?
— Да, мы стараемся повернуться лицом к зрителю. Современный музей — это не только серьёзное, исследовательское учреждение, преследующее одну и главную цель — описать и сохранить. Сегодня наиболее успешные музеи пытаются вовлекать зрителя в совместный поиск непростых ответов на непростые вопросы. Действовать по правилам «культуры участия». Мы живём в эпоху веб 2.0., эпоху «user-generated content». Люди становятся творцами — они привыкли создавать посты в фейсбуке, инстаграмме, делать видеофильмы и многое другое. И когда они приходят в музей, им тоже хочется принимать участие в его работе, стать соавторами его планов, экспозиций. И мы стараемся придумывать такие проекты, когда люди из просто зрителей превращаются в соучастников.
Беседовала Юлия Усольцева
