Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, один из самых цитируемых отечественных политологов Владимир Гельман называет российский политический режим «электоральным авторитаризмом». Однако «Пермской трибуне» он признался, что нет причин, которые не позволят России стать демократической страной.
— Владимир Яковлевич, вы приехали в Пермь на презентацию своей новой книги «Авторитарная Россия». Правильно ли я понимаю, что она была издана в США и только на английском языке?
— Русская версия этой книги вышла два года назад. Она называлась «Из огня да в полымя: российская политика после СССР», доступна в сети. Но, во-первых, она была закончена в 2012 году, а с тех пор многое изменилось. Во-вторых, русская версия — это научно-популярная книга, которая написана для широкой публики, а английский вариант вышел в университетском издательстве, он рассчитан на тех, кто знаком с научной литературой.
— Какие изменения произошли за эти два года в российской политике?
— В стране изменилось очень многое после того, как произошла аннексия Крыма и разгорелся очень жёсткий конфликт с Западом вокруг Украины. Российские власти предприняли немало мер по закручиванию гаек во внутренней политике, по наступлению на независимые некоммерческие организации, на СМИ. Политический климат изменился довольно сильно, и так получилось, что эти изменения происходили практически в то время, когда я дописывал книгу. Я отослал первый вариант рукописи в издательство — через неделю на Украине свергли Януковича, я получил информацию от издательства о том, что рукопись отослали на отзыв рецензентам — произошла аннексия Крыма, я получил отзывы рецензентов — на следующий день сбили «Боинг» над Донбассом. Наконец, когда я уже получил вёрстку книги — стало известно об убийстве Бориса Немцова. На обложке книги, кстати, изображена Москворецкая башня Кремля. Это та самая башня, которая выходит на Москворецкий мост, где был убит Немцов. Обложка была готова за пару месяцев до этого трагического события, такое не предугадаешь.
— Перечисленные вами события как-то повлияли на выводы, сделанные вами в книге?
— В книге я не давал прогнозных оценок, а проводил анализ того, почему и как мы дошли до такой жизни. Но в ней есть и возможные сценарии развития событий в России. Один из них — это вариант «загнивания», сохранение статус-кво на протяжении длительного времени, пока поколение нынешних руководителей не уйдёт из жизни. Второй вариант — это переход к очень жёсткому репрессивному режиму, когда закручивание гаек будет сопровождаться не точечными, а массовыми репрессиями. Третий вариант — это внезапный коллапс режима в силу каких-то совершенно непредсказуемых обстоятельств. Ну и, наконец, четвёртый вариант — это ползучая демократизация, когда шаг за шагом будет происходить открытие режима под давлением со стороны оппозиции, массовых протестов.
— Столько вариантов, и ни один особо не радует.
— Я исхожу из того, что нет никаких объективных причин, почему Россия не может быть демократической страной. С точки зрения экономики, социальной структуры Россия вовсе не обречена быть авторитарным государством. В конце концов, если мы посмотрим на опыт политического развития разных стран, то увидим, что есть те, у кого стартовые условия для демократизации были гораздо хуже, чем у России после распада СССР, но они стали демократиями. Политические изменения неизбежны. Другое дело, что было бы наивно ждать, что эти изменения произойдут быстро. Такая наивность была присуща очень многим людям в начале 1990-х годов. Реальность оказалась более сложной.
— Как внешнеполитическая ситуация повлияла на политические процессы в РФ?
— Российские власти увидели в свержении Януковича возможный вариант будущего развития событий в России. Понятно, что они стремятся всеми способами не допустить того, чтобы однажды произошедшее на Украине могло повториться у нас. Отсюда стремление ни в коем случае не допустить функционирования независимых СМИ, пресечь деятельность некоммерческих организаций, оппозиционных партий. Эти шаги были предприняты ещё до свержения Януковича как ответ на протесты, которые происходили в России в 2011–2012 годах. А то, что случилось на Украине, просто усугубило эти тенденции.
Во многом это также связано с тем, что нас ждёт новый цикл федеральных выборов: в 2016 году выборы в Госдуму, а после этого — выборы президента. И российские власти делают всё от них зависящее, чтобы выборы не дали эффекта, сопоставимого с тем, что было на прошлых думских выборах, и не привели к каким-то более сильным проявлениям недовольства.
— Перенос даты выборов в Госдуму с декабря на сентябрь — это технический момент или здесь есть какой-то подвох?
— Я думаю, что российские власти ожидают, и не без оснований, что ухудшение экономической ситуации повлечёт за собой недовольство граждан, которое может тем или иным образом выплеснуться. Отсюда желание сыграть на опережение.
— Как изменение внешнеполитической ситуации повлияло на элиты — они сплотились или, наоборот, произошёл раскол?
— Когда происходит какое-то важное событие, связанное с внешнеполитическими конфликтами, часто наступает консолидация. Но, на мой взгляд, она носит тактический и временный характер. И связана не с тем, что российские элиты разделяют те идеи, которые стоят за внешнеполитической риторикой российского руководства. Это просто страх того, что проявление нелояльности, недовольства может выйти боком. Но, как я понимаю, тех, кто готов идти на конфликт с внешним миром, исходя из идейных соображений, очень немного. Большинство — это просто лоялисты, которые боятся испортить отношения с руководством.
— Можно ли говорить о разных политических режимах на региональном уровне?
— Региональные режимы, безусловно, отличаются. Но если мы посмотрим ретроспективно, то увидим, что в 1990-е годы это отличие было очень большим, а сегодня оно не столько уж велико. Это связано с тем, что прошла довольно сильная волна рецентрализации управления, федеральный центр сильно изменил и формальные, и неформальные правила игры. Поэтому на сегодняшний день рамки вариации региональных политических режимов довольно сильно ограничены. Тем не менее мы видим, что есть регионы, где больше формальной и неформальной политической конкуренции, где есть политические конфликты, часто выплёскивающиеся в публичное пространство, которые приводят к реальной борьбе на муниципальных и региональных выборах. Так, например, можно сказать про Екатеринбург и Новосибирск.
— А как бы вы охарактеризовали политический режим в Пермском крае?
— Как мне кажется, ситуация сегодня довольно сильно отличается от того, что мы наблюдали в 2000-е годы. Мы с пермскими коллегами делали сравнительное исследование реформы местной власти в российских городах в 1990–2000-е годы. Пермь была в числе тех городов, где политическая жизнь бурлила. Сейчас этого нет. Но это не значит, что открытости и конкуренции не может быть в будущем. Более того, я думаю, что, если через какое-то время произойдёт ослабление федеральной власти и закручивание гаек будет по тем или иным причинам невозможно (или окажется нежелательным), нас вполне может ожидать новая волна политической децентрализации. Это не значит, что это произойдёт завтра, скорее всего, нет. Но у нас отношения центра и регионов очень сильно напоминают колебание маятника. В 1990-е в стране происходила очень сильная финансовая и политическая децентрализация. Потом произошел резкий обратный поворот, и сегодня мы видим, что есть реальный запрос на новую децентрализацию. И я думаю, что этот запрос будет усиливаться.
— Насколько региональная идентичность сегодня влияет на политику?
— Почти не влияет. Политика идентичности была такой продукцией, которую активно производили региональные элиты, пытаясь всеми способами добиться чего-то у федерального центра. Сегодня центр силён и может большую часть сигналов, исходящих от региональных элит, игнорировать. Понятно, что есть отдельные исключения, связанные с персональными отношениями руководства страны и конкретными лидерами регионов, но общая тенденция такова, что для федерального руководства проблемы регионов не являются первостепенными. Соответственно то, что говорят региональные лидеры, в центре не очень хотят слушать. Но ещё раз повторю, если в стране пройдёт ещё одна волна децентрализации, эти вопросы через какое-то время смогут выйти на первый план повестки дня.
— С какими странами вы бы могли сравнить политическую систему России?
— Прямого сравнительного референта нет, потому что по каким-то аспектам российский режим можно сравнить с теми режимами, которые существовали в Латинской Америке, по каким-то параметрам с африканскими государствами. Весь вопрос в том, что будет объектом для сравнения. Вариантов много, потому что мир авторитарных режимов очень разнообразен, куда больше, чем мир демократий. Скорее у демократий есть общая черта — это страны, которые проводят конкурентные выборы. А авторитарные режимы очень разные — среди них есть монархии, военные режимы, однопартийные режимы, есть режимы, которые принято называть персоналистскими. Последний тип авторитарных режимов самый распространённый в мире, но у него есть большая проблема с преемственностью — они очень плохо переживают смену лидеров. Это не значит, что после ухода лидера режим демократизируется. Сплошь и рядом одних автократов сменяют другие.
— Объясните свою концепцию электорального авторитаризма?
— Это режим, проводящий выборы, причём не такие формальные, где 99% избирателей приходят на участки и все голосуют «за». Это режим, где проводят выборы с участием разных партий, иногда есть конкуренция, но невозможна смена власти в результате выборов, а сами выборы носят нечестный характер. Есть такая фраза, она принадлежит американскому политологу Адаму Пшеворскому: «Демократия — это политическая система, где партии теряют власть в результате поражения на выборах». В электоральных авторитарных режимах выборы устроены иначе. То есть смена власти в них может произойти, но не в результате выборов. Таких режимов в мире много, и их стало гораздо больше в последние несколько десятилетий.
— То есть от ближайших выборов не стоит ждать серьёзных перемен?
— Я не думаю, что предстоящие выборы сами по себе приведут к смене власти. Она происходит не потому, что избиратели так проголосовали. В некоторых странах она происходит, потому что избиратели проявляют недовольство за пределами избирательных участков. Я думаю, что причиной смены режима является не механизм выборов, а серьёзное давление со стороны избирателей на политические элиты. Даже протесты 2011–2012 годов в России это очень наглядно показали. В общественном мнении был серьёзный запрос на изменение состава Госдумы, а власти этому пытались воспрепятствовать. Это и повлекло протесты. Это произошло не из-за выборов, а из-за того, что объявленные результаты сильно расходились с общественными ожиданиями.
Беседовала Юлия Усольцева
