В выпускном десятом классе я мечтала о работе врача. Однако на «чашах весов» перевесила журналистика. Но до сих пор с придыханием прохожу мимо больничных палат и ординаторских, когда по долгу службы бываю в больницах, беседую с людьми в белых халатах. Вот только на то, что сейчас происходит в больничных коридорах, я не могу смотреть без тревоги и боли.
К сожалению, современная жизнь разнесла врачей, одинаково окончивших медицинские вузы, по разным клиникам, которые, в принципе, различаются между собой, как разные миры. Один из которых – белоснежный, пахнущий крахмалом только что отутюженных халатов, с лоском и оплатой за каждую маломальскую манипуляцию. И мир – практически абсолютно противоположный – с большими очередями, с жалобами на недоступность ни лекарств, ни узких специалистов, с отсутствием минимального набора медицинских услуг. С уставшими и нередко – пустыми глазами медицинских работников, с равнодушием и какой-то унылой беспомощностью с обеих сторон. И гарантии полиса ОМС, как, впрочем, и сам полис с лицом представляющих их страховых компаний, становится какой-то профанацией, издевкой как над врачами, так и над пациентами.
С платными клиниками всё понятно – там чисто, свежо, хорошо. И порой недостаточность профессионализма докторов с лихвой компенсируется их улыбкой и благожелательством: психология человечества такова, что оно с удовольствием внимает упоенным беседам и человеческому вниманию, чем резким телодвижениям профессионалов.
Куда сложнее с муниципальными поликлиниками. И хотя отрасль за последнее время продемонстрировала усилия по наведению там элементарного порядка в виде установления аудио записей всех телефонных разговоров, введению обязательного ношения бейджей на груди у персонала с указанием ФИО, до цивилизации там, увы, далеко.
Моя подруга, терапевт, жалуется: пациенты стали чрезвычайно агрессивны. И это не какие-нибудь хулиганы, нападающие на бригады «скорой» в уличных боях, это обычные люди предпенсионного и пенсионного возраста. Совсем недавно пожилой мужчина внушительного телосложения, требуя пренепременно выдать ему талон на прохождение УЗИ, стал с ходу кричать нецензурной бранью на врача. «А что мы можем сделать? Запись на некоторые виды обследований – на полгода вперед. Бесплатные лекарства – также далеко не всегда в наличии. А тут – на меня нападают. Мы сидим здесь одни, без всякой охраны и видеонаблюдения. Реально становится страшно», — рассказывает приятельница.
Ситуация действительно становится угрожающей: отрасль, в которую ежегодно вкладываются гигантские бюджетные средства, не может обеспечить гражданам предоставление гарантированных им государством услуг. Когда проблемы не решаются годами, степень остроты возрастает, невротизация общества постепенно достигает пика. И вот уже пациент идет с кулаками на врача, а врач – на пациента.
Мне порой кажется, что мы воюем не только против террористов в Сирии. У меня стойкое ощущение, того, что Россия ведет ожесточенные пропагандистские бои не только за пределами своих границ за право иметь собственный голос на мировой арене. Но и Россия воюет внутри своих границ. У меня порой впечатление, что все мы сегодня втянуты в какой-то незримый бой: врачи воюют с пациентами, учителя – с родителями и детьми и наоборот. И эту войну не урегулировать нормами уголовного права. Любая победа, как и поражение, любой из сторон гражданского общества на этой войне – не в пользу ни стране, ни государству.
И над всем этим театром военных действий восседает конкретный чиновник, ответственный если не за всю отрасль в целом, то за конкретные ее направления. Не будучи вовлеченным в этот процесс личностно, он смотрит на все происходящее «медленно и печально». И все наши проблемы ему до лампочки: что надо – то и скажет, что необходимо – то и нарисует.
И пока опция «персональная ответственность» будет отключена в государственном управлении, у нас будет вестись эта непрекращающаяся война, рискуя уничтожить саму страну.
