Лидия Аникеева, народная артистка России и актриса Пермского академического Театра-Театра, 30 сентября на показе спектакля «Ричард III» отмечает свое 41-летие работы в театре. Накануне бенефиса замечательная актриса, роли которой перечислить в рамках двух газетных полос действительно сложно, рассказала «Пермской трибуне» о том, что происходит за кулисами театра и о своей жизни в нём.
Сегодня мы встретились с вами в образе королевы Елизаветы из спектакля Театра-Театра «Ричард III». Вам, конечно, очень подходит этот образ. И у меня возник вопрос: может ли актёр сам попросить себе ту или иную роль по вкусу?
— Нет, этим занимается только режиссёр. Он подбирает состав для спектаклей. Конечно, ты можешь прийти и сказать: «Я хочу играть», тебе ответят: «Спасибо, в следующий раз». Хотя могут поставить в дополнительный состав. Актрисы рожают, болеют, бывает большая нагрузка. И чтобы не было никакого срыва, назначают дубли. Но в любом случае режиссёр сам выбирает себе кого-то из труппы. Бывает, конечно, такое, что выбранный человек не тянет. Но такое случается очень редко, потому что, если режиссёр назначает актёра, он берёт на себя ответственность и будет делать всё, чтобы он проявился.
Если назначают роль, а она тебе не близка, что делать? Всё равно же нужно как-то входить в образ, играть.
— Режиссер, давно работающий в театре, не может назначить, например, на острохарактерную роль актрису с драматическим амплуа. Хотя многие актёры с возрастом осваивают эту сферу. Я, например, всегда очень завидовала характерным актёрам, мне хотелось играть роли, которые им дают. Но я драматическая актриса.
Если режиссёр видит, что какие-то характерные черты появляются у драматического актёра, он может попробовать взять его. И у меня был подобный опыт, очень серьёзная работа. Это была роль 80-летней старушки в спектакле Лобозёрова «Портрет с посторонним». Тогда ушла из жизни наша замечательная народная артистка СССР Лидия Владимировна Мосолова. Меня вызвал режиссёр и сказал: «Лида, я хочу, чтобы ты сыграла эту роль». Я чуть в обморок не упала. Не потому, что я испугалась, что уже старух буду играть, а потому что после Мосоловой… Но он меня убедил. Меня загримировали, тряпьё бабушкино понадевали. Но что-то всё равно было не так. Наш театральный художник спрашивала у режиссёра: «Что же мы будем делать?» Он посмотрел на меня и сказал: «У неё глаза блестят». А блеск глаз — это признак молодости. В итоге они надели на меня такие очки, с намотанной веревочкой, чуть приспустив их на нос. И блеск этой старой дужки убрал блеск глаз. Когда меня загримировали, я поняла, что похожа на свою бабушку. Думаю, вот когда мне будет 158 лет, я буду вот так выглядеть. Я стала вспоминать её пластику, как она двигалась.
Это была моя характерная роль. Я шухарила, зал смеялся. Потом Мильграм меня пригласил в «Варвары», я играла Притыкину. Там вообще все валялись. Вот так. Я в себе что-то раз — и развернула, это была не моя сфера, я восхищалась такими актёрами, а тут сама попробовала.
Как происходит процесс вхождения в роль?
— Ну, это на самом деле очень долгий процесс. Первый вопрос, который актёрам задают на интервью: «Как вы запоминаете такое количество текста?» А это самое простое. Репетиции идут полгода, год. Каждая сцена отдельно репетируется — актёр не так вышел, не так сделал что-то, сцена прогоняется заново. Помню, как я никак не могла нормально выйти, когда играла Валентину в «Прошлым летом в Чулимске». Не так, не той ногой, не то тело. Вот пока не соберёшь внутри себя этот образ, не поймешь, как героиня говорит, что чувствует, тело твоё не будет двигаться так, как надо. А это долго. В один день пьеса только прочитывается.
Когда в театр идут молоденькие девочки и мальчики, это их восторгает. Когда я была маленькой, я мечтала о театре, привязывала себе косы, сделанные из мулине. У меня в комнате были зеркало и трельяж, я вертелась перед ними, оценивала, как я смотрюсь. Представляла: вот у меня пятеро детей на фронте погибли, я играла перед зеркалом, пыталась это прочувствовать, тряслась.
Сколько вам лет было?
— Я была в достаточно сознательном возрасте, мне было лет 12–13. Я знала, что буду артисткой. Хотя в нашем городке театра не было, телевизор появился довольно поздно. Но тогда было много гастрольных выездов театров, и наша маленькая Николаевка видела даже Любовь Орлову. Да, тогда именитых артистов заставляли болтаться по всей стране, чтобы люди знали своих героев в лицо. И я на все голоса разыгрывала роли, которые сама придумывала. Но в школе это никак не проявляла — драматического кружка у нас не было. А потом пришло время, и я поехала в Ростов.
На поступлении была смешная ситуация: я зашла, представилась, меня спросили, что я буду читать. Я ответила: «Межелайтис». Мне сказали: «Спасибо». И всё, и за дверь, моё поступление на этом закончилось. Педагоги ведь, как правило, набирают тех, кого приблизительно уже видят в том или ином материале. Гафт наш великий, талантливейший человек, пять раз поступал. Вот не попадал он на своего педагога. И я никак не глянулась этому педагогу. В итоге два года отработала на электростанции и уехала в Москву, где поступила с первого раза.
Отработали на электростанции?
— Да, мама тогда плакала, говорила: «Все поступают, ну что же ты у меня такая дура?» А я затаилась. Работа на электростанции — это был предмет зависти, это было очень престижно. Вспоминаю это время очень тепло: вот иду я по котельному цеху, турбины шумят, чистота, красота. И читаю вслух. В одну из увольнительных поехала в Москву. И поступила.
Меня на смотре выделили, а потом уже, конечно, начали разрабатывать. Ты ведь сам в начале работы не знаешь, какая каша-малаша в тебе варится. В тебе раскачивают темперамент, чувственность, умение реагировать на что-то смешное. Тебя мнут, мнут, мнут, определяя в нишу, которую ты должен занять в будущем.
А сейчас, спустя такое большое время работы в театре, вы сами учите или, может, даже поучаете молодых актрис?
— Нет, поучение и учительство запрещено режиссёрами, только они могут это делать. Можно что-то подсказать, если, например, кто-то не умеет ещё гримироваться хорошо или причёску делать. Или движение какое-то не получается у актрисы. У нас в одном спектакле была героиня, о которой очень много говорили, но она сама в сценах не появлялась. Но в конце озвучивали: «В роли Комиссаржевской такая-то». Я выходила, делала книксен, зритель хохотал. И мне подсказал балетмейстер, как лучше это делать, чтобы не упасть — убирать ногу назад и на неё садиться. Я теперь подсказываю это молоденьким актрисам.
Расскажите, как при вас менялся театр за эти 40 лет, особенно, конечно, за последнее время.
— Дело в том, что есть актёры, у которых жизнь сложилась так, что через режиссёров, которые менялись, они вышли к тому, кем являются сейчас. Мы попали на время перемен. Я работала и при прошлом режиссёре, и при новом. Но ведь это постигает все театры. У кого-то раньше, у кого-то позже, но изменения наступают. Надо мужественно это всё переносить. Всегда будут те, кому что-то нравится, а что-то не нравится. Но объединение в какие-то коалиции по этому признаку ни к чему хорошему не приведёт. Жизнь показывает: мы всегда восходим к пику.
Как вообще лично вы оцениваете этот ребрендинг театра, который произошёл в 2007 году?
— Есть зрители, которые выбирают себе театры. Кто-то выбирает ТЮЗ. Кто-то страшно хвалит «У моста». Кто-то ходит в оперный и говорит, что ему нужны только красивые голоса и музыка. У нас публика после 2007 года тоже частично сменилась. Кто-то перекинулся на другие театры, а к нам ходят, когда происходят показы драматических спектаклей. И переубеждать их незачем. Просто у зрителя есть возможность выбора. При этом, что касается актёров, тут тоже есть выбор — менять что-то или нет. Вот я, например, не умею строить дома, я умею играть. И значит, я должна видеть в любой рабочей ситуации хорошее. Иначе я могу быть свободна. А я хочу играть.
Вас оценивают как актрису, уникальную для театра тем, что при своём стаже и опыте соглашаетесь на совершенно сумасшедшие роли. Это не только классика, но и театр современный. Как у вас произошёл этот переход?
— Дело в том, что я была примой. Двух прим не бывает, бывает одна, потом она сменяется другой. Но ведь годы-то идут. И я понимала, что Валентину я играть не буду, и Машу я уже играть не буду. Есть, слава Богу, классические роли, которые я могу играть — это женщины взрослые, опытные, с положением. Но если меня берут на другие роли, неклассические? Если я подхожу? Конечно же, я буду играть!
Беседовала Екатерина Вохмянина
