В музей современного искусства PERMM 15 апреля прибывает выставка «Дмитрий Пригов: от Ренессанса до концептуализма и далее». Благодаря активности вдовы художника Надежды Георгиевны Буровой и Prigov Fondation выставки Дмитрия Александровича, в отличие от скучных мемориальных «персоналок», стали своего рода полигоном для отработки кураторских стратегий. И это лучшим образом соответствует характеру и направлениям деятельности Пригова. О творчестве художника «Пермской трибуне» рассказал Кирилл Светляков, куратор выставки, искусствовед, заведующий отделом новейших течений Государственной Третьяковской галереи.
— Выставок, посвящённых творчеству Пригова, было уже много, но интерес к нему не угасает. Когда мы начали делать выставку в Третьяковской галерее, мне приходилось слышать скептические реплики типа: «А что вы будете показывать на том же самом материале?» В результате выставку посетили более 70 000 зрителей, и некоторые из них приходили по два-три раза, что вообще большая редкость для посещения выставок современного искусства.
В строгом смысле наследие Пригова — это архив, состоящий из текстов и графических работ, хотя среди них есть крупноформатные образцы, так сказать, произведения «монументальной» графики. Этот архив допускает разные формы репрезентаций, «переводы» в другие медиа, игру с контекстами. Я больше скажу, в ряде случаев этот «перевод» необходим, иначе работы не будут работать. Например, знаменитые стихограммы можно представить как серию графических листов, как страницы поэтического сборника или даже в виде архитектурных фантазий. Неслучайно после выставки в ГТГ некоторые стихограммы были размещены на фасадах многоэтажных домов в Беляево.
Итак, Пригов допускает «переводы», допускает «выход в город». Его серия эскизов на тему Малевича — таких как «Ухо Малевича», «Смерть Малевича» — очень заводит молодых граффитистов. И это несмотря на относительную герметичность приговского мира, который далеко не сразу впускает в себя. Например, западные специалисты сразу реагируют на «банки», «стихограммы», «окошки», поскольку эти работы напоминают им образцы американского и европейского концептуализма. А вот «монстры», «яйца», «мандалы» часто вызывают непонимание, поскольку они связаны со сферой иррационального и не так легко проговариваются и считываются.
Феномен Пригова в том, что он объединяет в себе многие позиции. Он — действительный член сообщества московских концептуалистов, он — классик, Пушкин и Данте наших дней, он — абсолютный аутсайдер, особенно в тех случаях, когда он использует образы и стилистику рисования, характерную для субкультур. В рисунках Пригова легко прослеживаются параллели с визуальными культурами «металлистов», «готов». Ряд изображений, созданных Приговым, легко представить на музыкальных обложках heavymetall. Почему? Потому что они происходят из общего экзистенциального ресурса «страхов и трепетов» ХХ века. Я привезу в Пермь альбомы рисунков одного сумасшедшего физика, в чём-то очень «приговского». Привезу для примера — как образец искусства из той самой маргинальной зоны, которую Пригов соединяет с пространством классической культуры. Здесь надо отметить, что сообщество художников-нонконформистов, к которому принадлежал Пригов, как раз и было сообществом аутсайдеров, было, можно сказать, подсознанием советской культуры. Сейчас представители этого сообщества находятся в статусе абсолютных классиков, всегда награждаемых «за вклад». Их авторитет настолько непререкаем, что критики боятся их критиковать, что те ни сделают — эти кадят фимиам. А ведь это перверсия официоза, и подобные перверсии Дмитрий Александрович исследовал в самом широком диапазоне. И проблема, конечно, не в том, что аутсайдеры стали классиками, это как раз замечательно, проблема — в исчезновении полемики и критики внутри арт-сообщества, вместо этого формируются жёсткие иерархии имён. Такое впечатление, что Пригова все помнят, но все забыли про его критику иерархического мышления, которое по сути своей тоталитарно. В результате мне часто приходится слышать критику тоталитаризма и апологию свободы от людей с тоталитарным и репрессивным мышлением. Небожественная комедия!
Проблема иерархий всегда связана с вопросом о власти и претензиями на власть. В произведениях Пригова эта «власть» интерпретируется в широком смысле — как власть авторитетов, образов, слов, наконец, политическая или божественная власть. Какие могут быть формы поведения, взаимодействия или игры «во власть» при условии, что художник — как независимая и автономная фигура — наделён этой властью изначально? Ведь на своём поле именно художник решает, кто победит сегодня, как в известном стихотворении Дмитрия Александровича «Куликово поле». Поэтому в случае Пригова единственный способ выйти из-под контроля власти — это быть художником, поэтом, деятелем культуры, быть везде и нигде и понимать, что, если ты опознан, ты — мёртв.
Справка «В курсе.ру»:
Дмитрий Александрович Пригов (1940–2007) — один из наиболее значимых деятелей российского искусства XX и XXI веков. Его влияние на российский художественный контекст неоценимо, его стихи звучат на поэтических фестивалях наравне с классиками прошлых веков, его имя известно во всём мире. Пригов, один из основателей московского концептуализма, был по-настоящему универсальным художником, не ограничивающим себя жанровыми рамками: он добился успеха и в живописи, и в поэзии, и в скульптуре, и в искусстве перформанса.
