92-летняя Тамара Тер-Мхитарова в 72-ю годовщину снятия блокады Ленинграда поделилась с «В курсе.ру» воспоминаниями о трупах на улицах города-героя и неиссякаемой вере в победу в Великой Отечественной войне.
Тамара Андреевна родилась в 1923 году и выросла в Ленинграде. Когда началась Великая Отечественная война, она только-только окончила 9 классов. 22 июня 1941 года она помнит очень ясно.
«Мне тогда уже было 18 лет — я поздно поступила в школу из-за переездов родителей. Мы с мамой занимались тем, что сушили зимнюю одежду. Мама развешивала пальто на улице, а я находилась в квартире и услышала по радио обращение товарища Молотова. Я кинулась во двор: «Мама, началась война». И мама заплакала. Сама я еще ничего не понимала тогда, не представляла, что нам придется пережить. В тот же день вечером я встречалась с одноклассниками во дворе. Мы болтали, и разговор постоянно заходил о голоде. Мы шутили на тему, что из одежды можно есть: ремни, обувь. Из этой компании весной двое умерли от голода».
Молодая Тамара в 1941 и 1944 году.
Немцы на подступах
«Уже на следующий день мы со старшей сестрой копали так называемые щели — окопы для населения. Нас с мамой назначили старшими по подъезду. Мама навела порядок на чердаке: убрали все лишнее, поставили большой ящик с песком, лопаты, щипцы для бомб. Все, что нужно при бомбежках. Когда начались воздушные тревоги, я выскакивала на крышу — было по-детски любопытно посмотреть на немецкие самолеты. Тогда еще не было страшно. Однажды вечером был удивительной красоты розовый закат. И вдруг на нем появились два самолета. Они кружили вокруг друг друга, и один из них внезапно загорелся и начал падать. Это была первая встреча с войной».
В июле 1941 года неработающих жителей района, где жила Тамара, в частности школьников и женщин-домохозяек, отправили на поезде под Лугу копать противотанковые рвы величиной в несколько этажей, чтобы остановить подступающих немцев. Когда состав проезжал через Мгу (небольшой поселок городского типа в Ленинградской области — прим. ред.), началась бомбежка, но поезду повезло.
«Мы простояли ночь в темноте, а на рассвете, когда еще солнце не встало, нас высадили в лес. По дороге было идти нельзя — она простреливалась. Мы пешком шли полдня до поселка, где должны были две недели жить и работать. Спустя этот срок нас привезли обратно в Ленинград. Позже я узнала, что состав, которой ехал после нас, целиком попал в плен.
Вернувшись, я поступила работать на телефонный завод собирать полевые телефоны. Спустя некоторое время меня послали в село Шушары копать окопы. Над нами тогда пролетали бесконечные полчища немецких самолетов, но не стреляли по нам. И мы понимали: нас не трогают, потому что летят бомбить Ленинград».
8 сентября 1941 года город оказался отрезанным от остальной территории СССР. Началась блокада, длившаяся 871 день. С осени 1941 года в Ленинграде начался голод.
«Весь сентябрь Ленинград постоянно бомбили, без конца объявляли воздушную тревогу. Только мы побежим в бомбоубежище, объявляют конец тревоги. Мы домой, и опять сигнал «Воздух!». В итоге нам надоело. Мы махнули рукой и остались дома. Больше мы не прятались. Помню момент, как легла спать — мне утром надо было на работу — а кровать ходила ходуном, потому что рядом падали бомбы. В то же время мы начали постоянно ходить в зимней одежде, чтобы, если дом все-таки разбомбят, не остаться без теплых вещей. Отец служил связистом в Ленинградском гарнизоне, а мать была со мной и сестрой все время блокады. Если кто в нашей семье и заслуживает особого восхищения — так это моя мама. Если бы не она, мы с сестрой бы не выжили».
Хочу хлеба
«Только представьте: отключили свет, отключили отопление. В нашем доме из-за бомбежек были выбиты все стекла. Окна заделали фанерой. Темно, холодно, и тут начали снижать дневную норму питания. С ноября стало попросту страшно. За каждым сугробом лежали покойники, повсюду. Я молила бога только о том, чтобы меня не послали хоронить трупы.
Мама ходила по развалинам деревянных домов, таскала оттуда балки, я ей помогала пилить их и колоть. Сначала у нас была большая кухонная плита, которую растопить было невероятно трудно. Позже папа выхлопотал нам маленькую печку-буржуйку. С ней стало лучше».
Борис Угаров. «Ленинградка. В 1941»
«Мы топили только в кухне. К нам в тот момент подселили беженцев: женщину с девочкой. Девочка часто сидела, качалась взад-вперед и без конца кричала «Хочу хлеба, хочу хлеба!..» Ее мать требовала «Перестань!», но девочка не унималась. Тогда она выталкивала дочь с кухни наружу, где стояла холод, как на улице. Но девочка и там кричала «Хочу хлеба, хочу хлеба!»».
По карточкам выдавали хлеб, который сначала был настоящий, но чем дальше затягивалась блокада, тем больше он превращался в имитацию продукта. Муки в нем почти не было, были опилки, дуранда (спрессованные остатки семян, оставшиеся после отжима масла — прим. ред.). Вообще-то дурандой кормят лошадей, но для нас тогда это было очень здорово. Самым ужасным периодом был январь. В сутки выдавали на всех 250 граммов «хлеба», который на самом деле был чем-то непонятным и мокрым. Но от блокады у меня осталась привычка никогда не выбрасывать хлеб.
Что еще мы ели в тот период? Вот представьте: кастрюля шестилитровая наполнялась водой из Невы, которую тоже ходила набирать мама, потому что я работала по 12 часов в день на телефонном заводе. Что мы клали на шесть литров воды? Две ложки пшена, горчица, немного дуранды. Это и ели, чтобы хоть чем-то наполнить желудок. Кстати, очень важно еще было есть понемногу, мама всю еду растягивала. Помню, в городе было общежитие ПТУ, где жили одни мальчишки молодые, приехавшие из области. Они очень быстро погибли, так как всю пайку моментально съедали. Их некому было подкармливать, родители остались в деревнях».
Выжившие и погибшие
«А потом начали умирать мои родственники: умер мой дядя, муж бабушки, а потом она сама и младшая тетя. Их всех похоронила моя старшая тетя. Возила их трупы на Серафимовское кладбище, где делали большие рвы для погибших. Моего дядю похоронили еще в гробу — и то он настолько исхудал, что гроб ему был велик. А бабушку хоронили уже без гроба, просто завернули в одеяло. Удивительно, но, несмотря на все лишения, мы непоколебимо верили в победу, ждали ее каждый день».
К окончанию блокады в Ленинграде осталось не более 800 тыс. жителей из 3 млн, проживавших в городе и пригороде до сентября 1941 года. От голода и обстрелов, по разным данным, погибли от 650 тыс. до 1 млн ленинградцев — такие данные приводит ТАСС. Среди 800 тысяч выживших была и семья Тамары Андреевны.
«Вся наша семья пережила войну. После блокады у меня была вторая стадия дистрофии, а у сестры — третья. У нее на теле каждая косточка была видна, обтянутая кожей. Позже нас эвакуировали в Оренбург. В 1944 мы вернулись в Ленинград, где я до конца войны училась в 10 классе вечерней школы и работала на прядильно-ниточном комбинате. В 1945 я поступила на специальность «Инженер-электрик», откуда попала по распределению в Москву. В Пермь я приехала вместе с мужем, которого направили сюда работать. Я до пенсии работала в Политехническом университете, преподавала теорию электротехники.
День снятия блокады нет желания никак отмечать, но и забыть невозможно. В этот день я обычно встречаюсь с пермскими блокадниками. Правда, нас все меньше и меньше».
